И прежде чем уйти, из любопытства окинув взглядом залу, скрипач увидел ее, подобно эльфу, или зыбкой феи восседающую в одном из кресел, в окружении солидных, уродливых мужчин, не пытающихся скрыть похоть в нагло-слащавом взгляде.
Амели улыбнулась, она его заметила, она полюбила его...
Они встречались в семь, в среду, в дешевом кафе за углом где всегда было душно, пахло несвежеприготовленной пищей, табаком и едким ароматом недорогих дамских духов.
Он заказывал не больше одного блюда и все время держал ее руку, говоря нежные, наивные по своей чистоте слова, и Амели вся превращалась в слух, чтобы услышать их сквозь постоянный гул голосов нервно спорящих разночинцев. Ей было грустно, когда какая-нибудь похабная ругань заглушала милый голос скрипача, юноши, которого она любила.
Он говорил, говорил, говорил и смотрел на нее, так, будто она была цветущей девственной гимназисткой, а не содержанкой злачного заведения... Он обещал ей любовь, и верность, обещал стать богатым и знаменитым, обещал вызволить ее из ада, в котором она жила и утопал в ее серо-зеленых, грустных глазах. Он был первым ангелом, падшим от ее прикосновений, по ее собственной воле...
Проходили дни, недели...Скрипач писал музыку, Амели жила его мечтами.
- Вот увидишь, настанет день, когда я приду к заведению мадам Бювиль и заиграю свою симфонию!- Возбужденно говорил скрипач, когда она играла кудрями его волос. Но время, ход которого она так жаждала ускорить, обмануло надежды Амели,- в первый летний день он исчез, в день, когда на сцене парижской консерватории играли написанную им симфонию, он не приехал за ней, не забрал из окружающего ее ада.
Он стал богатым и знаменитым,написанная им симфония была признана великим музыкальным шедевром, а она умерла от сифилиса через год, ровно через год после их последней встречи...
И единственным оплакивающим смерть Амели человеком стала стареющая мадам Бювиль. Иногда, изрядно подвыпив она произносила фразу, вычитанную из дневника девушки:
Моя душа затоптана в пыли,
Не этим миром, а тобою, милый,
Я слишком верила твоей любви
И вера эта мне давала силы.
И сердце тонет в собственной крови!
Весь свет, под небом все теперь постыло...
Зачем же лучшее творение любви
Ее же столь жестоко погубило?